Наталия Пронина - Александр Невский — национальный герой или предатель?
Итак, перелистаем еще раз шершавые страницы древнерусских летописей. Вчитаемся в готическую вязь средневековых европейских хроник. Откроем тома академических монографий. И пусть сама История ответит на вопрос, кем был Александр Ярославич Невский —Святым воином за землю Русскую или все же предателем-коллаборационистом?..
Сначала —взгляд на Запад…
Глава I
Drang nach osten
У истоков
Это далеко не простой вопрос —что представляла собой Европа к началу XIII века. Чем жила, во что верила и, наконец, к чему стремилась та самая «цивилизация», к которой попытался присоединиться, надеясь на ее защиту и помощь, князь Даниил Романович Галицкий, но с которой не пожелал вступить в политический союз князь Александр Ярославич Невский?
Как известно, в IV–V столетиях могучая некогда Римская империя распалась. Увы, пораженная, прежде всего, духовно-идеологическим кризисом, она не смогла выдержать натиска варваров. Ее не спас своими мудрыми реформами император Диоклетиан. Не спас ее и Константин Великий, перенесший столицу Империи из дряхлеющего старого Рима в «Рим новый» —Константинополь, основанный им в 325 г. у берегов Босфора, на месте древнего греческого поселения Византии. Именно этому «новому Риму», столице Восточной части империи (Византии), суждено будет еще восемь веков хранить высокие державные и культурные традиции Древнего Рима, пока не придет час принять эти традиции Риму Третьему —Москве. Тогда как Западная (собственно европейекая) часть империи уже к VI в. полностью раздробится на множество полудиких варварских королевств, постоянно воюющих между собой.
Так что действительно довольно справедливо отмечал один из знаменитых философов: в наследство от погибшего античного мира Европа получила лишь несколько полуразрушенных городов и Христианство. К исходу первого тысячелетия нашей эры эта новая религия уже охватила своим влиянием почти все ее земли. Рим и Греция —два крупнейших региональных центра этой новоформирующейся и пока еще канонически единой религиозно-церковной структуры —вели проповедь Евангелия, каждый на своей территории, почти не соприкасаясь и не вступая в конфликт. Граница между ними проходила в основном по Балтийскому морю, р. Висле, Карпатам. Западная (римская) церковь включила в круг своего подчинения все романские и германские народности, а из славян —их западную группу: хорватов, чехов, поляков. Восточная (греческая) церковь несла Слово Божье славянам южным —болгарам, сербам и славянам восточным —русским. Между этими огромными (особенно для того времени) пространствами оставалась сравнительно небольшая область земель, еще не тронутая христианизацией. А именно земель, лежащих к востоку от берегов Балтики, между низовьями Вислы и Финским заливом. Они были заняты литовско-латышскими племенами, а также финским племенем эстов. И так случится, что племена эти еще в течение двух столетий, вплоть до 1200 г., будут оставаться языческими. Приостановка христианской проповеди на этой небольшой полосе земли во многом объяснялась ее отдаленностью и почти полным отсутствием там дорог, торговых путей. С суши Восточная Прибалтика была совсем недоступна из-за непроходимых лесов. Что же касается самого Балтийского моря, то оно служило пока только для случайных пиратских нападений скандинавских викингов.
Но, очерчивая сию краткую схему распространения и постепенного утверждения христианства в Европе в качестве господствующей религии, нам необходимо не упустить главного обстоятельства этого очень сложного исторического процесса. А конкретно то, что если на Востоке христианская церковь изначально формировалась именно на принципе соборности, т. е. свободного, равноправного единения многих христианских митрополий, и соответственно решения всех наиболее важных вопросов вероисповедания и церковной жизни только путем совместного обсуждения на Вселенских соборах, то Западная (римская) церковь этот принцип с самого начала отвергла. Отвергла, претендуя исключительно на свое собственное главенство во всем христианском мире.
Эти претензии базировались в первую очередь на предвзятом использовании евангельских строк об апостоле Петре, которому Христос сказал: «ты, Петр, и на камне сем (по-гречески Petros —petra —скала, камень) я создам церковь мою, и ворота адовы ее не одолеют». Однако вскоре к этому добавилась и откровенная фальшивка «Константинова дара» —так называемой официальной грамоты, согласно которой император Константин Великий в знак благодарности «за наставление в истинной вере» и «исцеление от проказы» якобы передал римскому епископу —папе Сильвестру I —верховную власть над Западной частью Римской империи[11]. Так что, отмечает исследователь Б. Я. Рамм, уже в выступлениях Льва I (440–461) папа прямо объявляется «наместником» апостола Петра на земле и создаются догматические обоснования примата римского первосвященника над главами остальных христианских церквей. Причем, указывает тот же историк, с самого начала эти догматы стали подкрепляться такими весьма значительными реальными факторами, как приобретаемая римским духовенством земельная собственность[12]. Западно-римская церковь быстро превращалась в богатейшего землевладельца, и именно на этом крепло ее не только духовное, но и светское могущество.
Могущество, которое в очень скором времени дало возможность римским первосвященникам посягнуть на саму концепцию власти. Ибо если на Востоке, в Византии (т. е. в Восточной части Римской империи), сам император являлся наместником Христа, а тем самым и главой всей христианской церкви (в том числе и римской епархии), то на Западе… На Западе уже с конца V века началась усиленная разработка идеи всемирной власти римского епископа. Например, папа Геласий I (492–496) заявлял, что «величие пап выше, чем величие государей, так как папы освящают государей, но сами не могут быть освящены ими»[13].
Таким образом, теократические притязания римских понтификов, их стремление избавиться от любого подчинения светской власти, и в первую очередь власти константинопольского императора, становились все более ощутимыми. Так же, как все более явственной становилась политическая и духовная разобщенность между Восточной и Западной частями когда-то единой Империи. В реальной повседневной жизни это находило выражение, например, в том, что зимой элементарное почтовое сообщение между Римом и Константинополем почти прекращалось. Так что хотя римский епископ формально еще по-прежнему продолжал оставаться подданным константинопольского императора, но даже утверждение вновь избранного папы подолгу задерживалось. (Скажем, после выборов Целестина (422–432) прошло целых полтора года, пока Константинополь утвердил его избрание.) Наконец, стремительно забывался раннесредневековым Западом сам греческий язык —его место занимала грубая латынь. И ни религиозные, ни философские учения Малой Азии уже не доходили до Рима, захлестываемого волнами нашествий варварских племен.
Особенно жаждал освободиться от подчинения Константинополю папа Григорий I (590–604). «С этой целью, — отмечает историк, — он подстрекал антиохийского и александрийского епископов к сопротивлению распоряжениям константинопольского патриарха». Доказывая, что титул «вселенский» присвоен столичным патриархом незаконно, папа требовал от императора удалить из церкви этот «безбожный и гордый титул». В то же время он заявлял, что может существовать лишь титул «верховного епископа», на который законно претендует лишь один римский епископ, являющийся главой всей церкви в качестве прямого преемника апостола Петра[14].
Иными словами, при Григории I папство уже открыто вступило в борьбу за собственное верховенство. Точно так же, как открыто был отвергнут папством существовавший в Византии высокий принцип именно равноправного взаимодействия церковной и светской властей. То единое в Духе взаимодействие императора и патриарха, которое получило глубокое философское определение «симфонии»… Но Запад, повторим, отверг пример Византии. И, пишет историк, «подобно отдельным светским феодалам, дравшимся между собою за власть, за богатство, за первенство, папство подрывает могущество светской власти и с ожесточением ополчается именно против равноправия двух сил, духовной и светской, которому не должно быть места там, где провозглашена «христианская республика», поглощающая, разумеется, государство. Ссылаясь на сочинения бл. Августина, Григорий I в обращении к императору говорил, что «земная власть служит небесной», что христианское государство должно быть прототипом идеального царства божьего (civitas dei). Изгнание из «божественного мирового порядка» «двуглавого чудовищат подчинение всего христианского мира принципу единства только под эгидой Рима становятся со времен Григория I главной задачей папства»[15].
